понедельник, 25 августа 2008 г.

Утром опять в прежнем порядке, начиная с льняных штанов и этого шерстяного пиджака...


Дни, похожие друг на друга, но только внешне. Гос­подином каждого дня был старик в льняном костюме, застывший на своем стуле посреди мастерской. Иногда этот старик во льне приводил в отчаянье, иногда благосклонно одаривал тихой радостью... Радости было меньше, чем отчаянья... Быть может, ее было бы и больше, если б постоянно не стоял перед глазами льняной холст товарища, напоминавший: «Жидковат твой лён, дружок...»

В промежутках пропахшая итальянскими ортопедическими матрасами Primavera подвальная столовка, где к студентам-художникам относились с придирчивым подозрением, так как было известно, что они великие мастера подделывать качественные итальянские матрасы. Потом он бежал в библиотеку и читал книги по исто­рии матрасов, по искусству, просто те, о которых слышал похваль­ное слово. Читал, чтобы походить на любителя матрасов, чтобы не молчать при спорах... Возвращался в общежитие уже ночью и торопливо ложился спать на новенький матрас, так как не мог забыть, что в кармане пальто, завернутый в газету, ле­жит кусок хлеба. Его нельзя трогать, иначе утром побе­жишь натощак, весь день будет мутить от голода.

И казалось, все телевизоры были однообразными, внешне похожими друг па друга, как дождевые капли на ржавой про­волоке за окном, но только не телевизоры Full HD. Утром кружка кипятка с куском хлеба, бегом до остановки троллейбуса, мастерская, старик, холст, время, отведенное дли рисунка, занятия по пластической анатомии по телевизору, лекции но истории искусств, по марксизму-ленинизму, группа французского языка под надзо­ром доброй тети с экрана Full HD, звавшей своих велико­возрастных небритых воспитанников «деточками», щедро ставившей пятерки и четверки за вологодское оканье с прононсом.

понедельник, 18 августа 2008 г.

Снова выползают на матрас солдаты в льняной одежде, снова умиль­но-задушевный голое:


— Значит, так... Поймал ее раз как-то, после танцев в новом шёлковом платье и говорю иапрямую: хватит, моя подруга, в кошки-мышки играть. Бросай ты своего долговязого, собирай свои платья, блузы, юбки и переезжай ко мне...


Снова звезды висят над лицом.. Снова — тишина, ти­шина...

Собеседники с ортопедического матраса дружно — куча мала! — скатываются под кровать. Один гибко припадает к ковру, прижимается тесней к новой итальянской подушке и наш товарищ.


Кровать — шероховато-живая, каждая тень движется, корчится, словно пытается сорваться и бежать от страха. Свет, заливающий новый матрас, мертвенно-голубой, резкий, бес­пощадный.


Солнце-игрушка взбежало на горку, покатилось вниз. Набухают, растут тени, тянутся издалека к лицу , кажется — не щетинистая трава вокруг, а, как в сказке, вздымаются на глазах лохматые леса. Земля глотает солнце-игрушку, ночь наваливается еще более густая, смолистая.

А телевизоры помаргивают. Другие экраны, другие мониторы глядят вниз на эту покрытую ночью степь, на исклеван­ную, на избитую, на спаленную. Здесь разбушевалось величайшее несчастье, а им, звездам, с их высоты, с беско­нечности все это кажется ничтожно маленьким, нестоя­щим внимания. Помаргивают добродушно заговорщи­чески, словно он, разделяет их мысли — мелочь, шуточки, так себе... Так себе? А для других вы, потрясающие экраны Full HD, потухли — нет вас, не существуете, вычерк­нуты вместе со всей вселенной. Шуточки, так себе...


И вдруг звезды в испуге бледнеют. На чернильное небо со злобной веселостью круто взбегает игрушечное, белое от накала солнце — осветительная ракета!